Палач.
(Перехлест русского со старославянским заимствован у А.Чапыгина.)

Трещала дыба от натуги.
Хрустели кости, эхом стон,
Был палачу желанным гостем.
И, мрачно улыбаясь, он

Цепь наворачивал на круги.
И, выворачивая руки,
Лихому парню, «бунтарю»,
Твердил себе: «Добро творю.

Какая разница що робыть?
Имелось б то, на що живем.
А с голодухи не помрем
Пока вольдумцы могут быть.

И причитал: «Мне не забыть,
Как я тогда, еще юнцом,
Ходил с расквашенным лицом.
На мне боярские сыночки

Нещадно проверяли кнут.
Побьют, разнастят и втолкнут
В сарай, где собирались дочки
Мещан для девичьих утех.

Вокруг хихиканье и смех,
А я стою, болван здоровый,
Прикрыть не смея наготу,
Чтоб не попасться вновь кнуту,

И пялю в землю взгляд суровый.
Теперь боярину служу.
Що ж, значит Богу так угодно.
А мне що? Главное доходно.

Караю сам. И сам сужу…»
И боль былых воспоминаний
Он вымещал на «бунтаре».
Зимой, в морозы, на дворе,

А летом же, в сыром подвале,
По волчьи люди завывали
В его руках. И гибли люди.
И жонкам, вырывая груди,

На то сроблеными клещами,
Сперва калеными в огне,
Он помнил тех мещанских дочек.
Не мать, шептавшую: «Сыночек…»,

Дающей грудь в беззубый рот.
Но это к «делу» не идет.
Причем тут дряхлая старушка?
Он деньги ей снесет в избушку,
А сам, ухлябый, ляжет спать,
Шепнув лениво: «Мамка, жрать…»

1988